Сначала Максим показал на экране известного майданного сотника Троцюка и рассказал, что тот недавно укусил кого-то в парламенте. Потом в кадрах старой милицейской хроники замелькал Вася Щур, который, самодовольно оскалившись, малевал красной краской на чёрном постаменте памятника. А затем появилась и Таня.
Максим говорил за кадром, не переставая. Говорил о душевном недуге, которым заразились миллионы граждан. Об их болезненном желании скрыть свою второсортность. И о завистливой ненависти этих людей ко всем разумным и образованным.
В какой-то момент Таня перестала слушать. Вернее, она слышала голос Максима, но слова его напоминали одинаковые скачущие шарики в лотерейном барабане. Таня только смотрела и ждала, когда же она снова появится на экране. Вот она рассказывает о своей маме за столиком ресторана, а вот говорит о сестре и, морщась, улыбается.
Тане не было больно. Но в ней ныла какая-то тяжесть, и было неловко и стыдно. «Конечно, только так и могло быть, ― с горечью говорил голос внутри, ― а ты чего ждала?»
Наконец, на экране появился сделанный Максимом её портрет в полный рост, на котором она, как теперь казалось, неуклюже прислонилась к парковой скамейке. Солнечные блики играли на красных туфлях сестры и делали их ещё более яркими.
Таня хотела остановить просмотр. Но тут появились комментарии подписчиков канала. И она заставила себя их прочитать. Зрители шутили и благодарили Максима. Больше всего шуток досталось Тане. Спрашивали, где Максим поймал эту чокнутую кралю. В каком сельмаге продают такие платья.
Таня механически пролистывала чужие злые слова. Она будто ждала чего-то ещё. Более оскорбительного. Того, что принесёт настоящую боль и унижение.
В конце концов кто-то написал:
― А туфельки у вашей дамы с чужого плеча.
До сих пор молчавший Максим на этот комментарий сразу откликнулся:
― Да, с обувью не сложилось.
И поставил улыбающийся смайлик.
Таня встала и прошлась по комнате. Потом она пошла в кухню. Ей казалось, что её бросили в мусор. Точнее, бросили в мусор её душу. Или как там называется то место, где живут самые дорогие воспоминания и самые тайные надежды. Где хранятся мечты о любви, о нежности, о ласковых словах доброго и сильного мужчины.
Всё это теперь было измазано грязью. И в этой грязи, проклиная себя за то, что говорила с Максимом о маме и сестре, Таня стояла посредине кухни на шестнадцатом этаже своей квартиры на Троещине.
Она открыла холодильник и достала недопитую бутылку водки. Резко опрокинув бутылку, Таня сделала несколько глотков. Водка была холодной и противной. Таня зажала рот ладонью, постояла, а потом заставила себя снова обхватить губами горлышко и пить, не останавливаясь.
Допив, она посмотрела в тёмное окно. Мама работала санитаркой в больнице и сегодня была на дежурстве. Знакомое пьяное омертвение не наступало. Таня продолжала всё чувствовать.
Зазвонил телефон.
― Ну, шо, бачила? ― закричал Вася Щур.
― Бачила, ― угрюмо сказала Таня.
― Тут таке діло. Едем з хлопцями на задание. Заїхать за тобой?
Таня немного подумала, раскачиваясь у стола.
― Давай, заезжай.
Она достала из шкафа пятнистые военные брюки и стала долго и тщательно шнуровать высокие чёрные ботинки.
Машина Васи Щура приехала через полчаса. Это был серый микроавтобус. Внутри не было света, но когда Таня забралась в него, то увидела нескольких Васиных побратимов.
― Привет, Мина, ― сказал один в капюшоне, закрывавшем половину лица. Тане послышалась, в его голосе насмешка, и она грозно зыркнула на говорившего.
― А ну, посунься, красавица, ― сказал Щур, садясь рядом с Таней.
И автобус тронулся.
Они ехали очень быстро, словно боясь опоздать. Таня не смотрела на дорогу, но, судя по тому, что большие дома за окнами скоро исчезли и только мелькали редкие фонари и тёмные деревья вдалеке, они уже были за городом.
Вася Щур положил руку Тане на плечи и прижал её к себе. Она сразу узнала удушливый кисловатый запах Щура.
― Куди їдемо? ― спросила Таня.
― Та тут треба трошки попов поганять, ― сказал Вася и, просунув руку под Танину куртку, стал пощипывать её бок.
― Яких попов?
― Ну, ясно яких, московських!
Щур приоткрыл рот и оскалился.
Таня попробовала отстраниться, но Щур обнимал крепко.
Таня разозлилась.
― Слухай, я тобі не пацанка! Говори, що за діло і що треба.
Она с силой выпрямилась и, сбросив руку Щура, обернула к нему своё злое лицо.
― Та зараз усе побачиш! Там наші вже работають. Но шеф сказав подъехать помочь, шоб швидче закончить.
Он многозначительно глянул на Таню, вскинул бровь и добавил чуть нараспев, изображая страстное придыхание:
― И грошики перевёл на Васенькину карту.
В этот момент автобус резко свернул с главного шоссе на узкую дорогу, и Таня увидела вдалеке огонь.
Среди чёрного неба виднелся маленький, похожий на луковицу, купол церкви. Вокруг купола вспыхивало пламя и взлетали искры.
― Там шо, горить? ― спросила Таня.
― Ага, горить! ― весело подтвердил Щур. ― Треба трошки поджарить колорадських попів, бо через них не буде урожая.
Автобус, подпрыгивая на перепаханном поле, направился к церкви.
― Стоп, машина, ― сказал Вася Щур. ― Хлопці, на выход!
Все стали выпрыгивать из автобуса. Вышла и Таня.
Первое, что она услышала, был женский плач. И ещё гул голосов. Потом она увидела за церковной оградой мечущихся людей. Они двигались и кричали возле небольшого дома на возвышении, который был мало похож на церковь. И, если бы не купол на крыше и ступеньки, ведущие к входу, дом можно было бы принять за старый сельсовет.
Всё, что видела впереди Таня: смятение людей, плач, вспышки огня от брошенных на крышу бутылок с «коктейлями Молотова», ― ещё недавно вызвало бы в ней воодушевление, подъём духа, чувство причастности к борьбе с врагами. Но сейчас она только насупленно смотрела по сторонам и шла по рыхлому полю вслед за Щуром.
― Мілиція приїхала! ― выкрикнул женский голос.
― Слава Богу! ― запыхавшийся старик выбежал навстречу Щуру, но, увидев, что ошибся, отступил и произнёс срывающимся голосом:
― Ви подивіться, що вони роблять, бандюги!
Щур обошёл старика, слегка оттолкнув его плечом, и решительно вошёл за церковную ограду.
Во дворе храма кричали и толпились несколько десятков человек. Таня увидела пожилого священника в чёрном подряснике. Рядом с ним стояли две женщины, с завываниями пытавшиеся утереть кровь с его лица. Но священник отмахивался и порывался бежать к дверям храма. Там четверо пожилых мужчин, женщина и мальчишка лет семнадцати мешали нападавшим подойти к двери. Но молодые парни в капюшонах и балаклавах со смехом стаскивали их со ступенек и при этом били кулаками. Потом, освободив подход к церковной двери, они взбегали по ступенькам и колотили в неё ломиками.
Всё это сопровождалось непрерывным воем старушек, полногрудых сельских женщин в дешевых платках и двух девчонок лет двенадцати.
― А, це ти, Щуряка!
Из толчеи вынырнул Семён Левченко, коренастый парень лет двадцати пяти. Он часто дышал, руки его были красными и влажными, будто облитыми вишнёвым соком. Глаза на горбоносом лице блестели от огня.
― Он бач, як криша гарно горить! ― Семен махнул рукой в небо. ― Зараз ще з церкви виженем! Бо вони ж там заперлися, придурки!
― А чого так долго? ― недовольно сказал Щур тоном начальника и направился туда, где ломали дверь.
Две женщины кинулись к Щуру.
― Діти, що ж ви робите! ― заголосила одна из них.
― Хочемо помолитися вашему московському богу, а ви нас не пускаєте, ― ехидно ответил Вася Щур, и шедший рядом Семён довольно загоготал.
Таня давно знала, что существуют московские попы, которые за деньги работают на Москву и хранят у себя оружие для сепаров. Все, с кем она делала революцию, тоже об этом знали. Но на таком задании бывать ей ещё не приходилось.
Первое, что смутило Таню, было то, что люди, плакавшие и кричавшие вокруг, совсем не были похожи на подкупленных агентов. Они были такими же, как Танина мама, тётя Оля, которая жила в селе, и все Танины родственники. Говорили они на том же языке. Так же одевались.
― Може, попы їм голову задурили, ― думала Таня, нащупывая правильную мысль.
Разгорячённый и весёлый, к ней подбежал Вася Щур.
― Що скажеш, Мінка?
― А що треба казать?
― Ну, шо з тим цирком робить? Криша зараз впаде і ті чокнуті згорять!
Таня посмотрела на горящую крышу храма, на окна с прибитыми к ним железными решётками, потом опустила голову и, глядя в землю, сказала:
― Шашку треба дымовую, вікно розбити, вкинути і самі вилізуть, як тараканы.
― От за шо я тебе люблю, моя киця! ― воскликнул Щур. ― Тільки нема шашок! Семен, дурна голова, забув! Так що придётся ручками, ручками!
Щур растолкал кричавших и быстро взбежал по ступенькам храма.
Что ей делать, Таня не знала. Она и раньше, приезжая на задания, не знала, что сделает в следующую минуту. Но тогда дерзкие выходки, вызывавшие одобрение соратников, получались сами собой. Теперь же внутри себя она ощущала только пустоту.
Кто-то потянул Таню за рукав.
― Донечка, ― проговорил писклявый старческий голос.
Таня обернулась. Сгорбленная старушка, положив своё маленькое худое туловище на палку, смотрела на Таню, трясла головой и улыбалась. При этом слезы текли по её сухому сморщенному лицу.
― Донечка… ― повторила старуха, продолжая улыбаться и плакать.
Таня опустила лицо и без всякой цели стала подниматься к входу в церковь. Оказавшись на возвышении, она медленно обвела глазами церковный двор. Люди внизу продолжали метаться и кричать. Седой мужчина обеими руками обхватил голову. Один глаз у него распух и заплыл. Щур тем временем уже выламывал дверь. Деревянная крыша горела, и жар пожара Таня ощущала спиной.
Сколько раз Таня воображала себя народным вождём, мстителем, который стоит над растерянными людьми, спокойно отдаёт приказания и произносит горячую речь. Но теперь Таня стояла в бездумном оцепенении, и говорить ей не хотелось.
Внезапно перед ней возник тот самый пожилой священник, которому женщины утирали кровь с лица. Лет ему было под шестьдесят. Крест у него был небольшой, без украшений, похожий на оловянный. Голова облысевшая, на носу появились очки, которые он, видимо, до этого потерял. В свете огня Таня даже успела рассмотреть его глаза. Они были прозрачные, не испуганные, а какие-то очень печальные.
Священник мельком глянул на Таню, а потом с неожиданным для него проворством подбежал сзади к Щуру и, схватив его за шиворот, оттащил на себя. Но Щур был сильнее и намного выше ростом. Он сумел вывернуться, и, глянув на священника с хорошо известным Тане насмешливым оскалом, закричал:
― А! Кремлівські агенти! Иди на Путіна молися!
Он размахнулся и ударил священника в лицо. Тот потерял равновесие, скатился со ступенек и замер на земле без движения.
Таня посмотрела на Щура, а потом, быстро сбежав по лестнице, пошла в сторону церковной калитки. Потом она вышла за ограду и стала поспешно удаляться от храма.
Вокруг чернело поле. Сзади послышался топот. Таня ускорила шаг. Но Щур догнал её. Он схватил Таню за куртку и повернул к себе.
― Мінка! Ну, ты чё!
― Через плечо!
Таня вырвалась и пошла в темноту.
― Я не понял! ― закричал Щур.
Таня остановилась.
― Шо ты не понял?! ― она вплотную подбежала к Щуру. ― Де твои сепары? Де твои колорады? Оці бабки колорады?
Она осеклась, припомнив священника, неподвижно лежавшего на земле.
― Шось ти сильно розумна стала, ― сказал Щур нехорошим голосом и наклонил вперёд свою стриженую голову с узким, заросшим волосами лбом.
― А ну, іди сюди, рибка!
Он притянул Таню к себе и, толкнув, повалил на землю.
― Відпусти, гад! ― простонала Таня.
― Скоро відпущу, ― хрипел Щур, сбрасывая с себя брюки. ― Мы зараз быстренько!
Таня стала кататься из стороны в сторону, пытаясь освободиться. Но Щур был тяжёлым. Не выпуская Таню, он рвал на ней военную рубашку. На какое-то мгновение Щур замешкался, и Таня, собрав силы, толкнула его в подбородок, а другой рукой ударила по носу. Щур вскрикнул, а Таня откатилась, вскочила на ноги и побежала к дороге. Щур, подтягивая брюки, помчался за ней.
На краю дороги Таня увидела большой камень. Она с трудом подняла его и, сжимая обеими руками, крикнула подбежавшему Щуру:
― Уйди, падло, убью!
Только сейчас Таня ощутила тот самый подъём духа, который в дни революции пугал даже её соратников.
Вася Щур сразу узнал прежнюю Таню-Мину. Он немного постоял, глядя с ненавистью, и первым отвёл взгляд.
― Ладно. Погово̀римо іще, ― сказал он искривившимся ртом.
Потом Щур развернулся и двинулся туда, где полыхала церковь.
Таня ещё несколько минут смотрела ему вслед, сжимая камень.
Казалось, с Васей Щуром уходит её прошлая понятная жизнь. С борьбой, руганью, коктейлями Молотова. Сейчас всё это было далёким и чужим. Но как жить по-другому, Таня не знала.
Ей хотелось любить. Обнимать и прижимать к себе маленького беззащитного ребёнка. Целовать его. И чтобы её, Таню, тоже целовали и нежно обнимали.
Та жизнь, на которую Таню призвал в мир Создатель, жизнь женщины, сосуда любви, заботы, нежности, словно просыпалась в ней. И оттого, что всё, чем она жила раньше, было совсем не таким, но противным, шумным, раздёрганным, будто пахнущим кислым потом Щура, от этого ей было теперь особенно тяжело и до слёз жаль себя.
Таня шла к дороге, рассчитывая поймать попутную машину.
Вдруг среди темноты бодро заиграл казацкий марш её телефона, и на экране появился Максим. Таня долго всматривалась в экран, как будто весь Максим сидел там у неё в телефоне. Наконец она приняла звонок.
― Привет! ― ласково и, как всегда, оживлённо заговорил Максим. ― Ты куда пропала? У нас тут конференция намечается. Хотел тебя пригласить как гостью.
Таня молчала, вглядываясь в тёмную даль дороги.
― Нет, я не смогу прийти, ― сказала она, чётко разделяя слова.
― Почему, Танюш? ― Было слышно, как мило и простодушно улыбается Максим.
Таня глубоко подышала, чувствуя, что из груди у неё что-то рвётся, и сказала:
― С обувью не сложилось.
Потом она размахнулась и бросила смартфон с говорившим Максимом в придорожные кусты, где он ещё некоторое время продолжал рокотать своим доброжелательным голосом.
Потом Таня увидела свет фар приближающейся машины и стала махать ей рукой.
Ян Таксюр
